Дневник Николая Копылова. Фото О. Л. Копыловой

Недавно я разбиралась в старых документах деда и наткнулась на дневник, который дедушка вел во время зимовки на Земле Франца-Иосифа в 1933—1934 годах. Стала перечитывать — и так увлеклась, что не смогла остановиться. Потом, конечно, полезла в интернет, чтобы узнать больше об этой зимовке. Каково же было мое удивление, когда одним из первых результатов поиска стала художественная книга Сергея Безбородова «На краю света. Зимовка на полярной станции Земли Франца-Иосифа 1933/34 г.» Я с трудом верила глазам: это те же годы, что и дата зимовки деда! Но кто такой этот Сергей Безбородов?

Я сверилась со списком участников экспедиции из дедушкиного дневника: под третьим номером значился метеоролог Безбородов Сергей Константинович! Это было просто потрясающе. Я ожидала хотя бы каких-то крупинок информации о той зимовке, но случилось чудо: я нашла не только подробнейшее ее описание, но и увлекательную повесть о тех событиях.

Мой дедушка Николай Михайлович Копылов (1910—1985) родился в семье священника на станции Зима под Иркутском. Про детство он не рассказывал совсем. Возможно, скрывал происхождение, может даже и стыдился — такие были времена. Учился в Иркутском университете на педагогическом факультете. 

Сразу после зимовки 1933/34 годов он женился на моей бабушке, Марии Фридриховне Шпренк. Судя по свидетельству о браке — в октябре 1934 года. Вместе они много ездили по стране: жили в Ленинграде, в Казахстане, в Крыму, в Дагестане. Видимо, это было связано с работой в метеослужбе, а также с войной. Дедушка не воевал, он служил в железнодорожных войсках.

После войны дедушка снова стал ездить на зимовки — уже с бабушкой, с которой они воспитали троих сыновей. Один из них, кстати, родился прямо во время зимовки на острове Муостах. Бабушку на собаках возили рожать на материк — в Тикси.

Перед пенсией дедушка работал на Урале, в Верхнедубровской обсерватории.

Пенсионером он был очень активным: занимался репетиторством с учениками гидрометеошколы при обсерватории, огородничал, выращивал сортовую малину, которую продавал на рынке, играл в шахматы по переписке.

Каждое лето я проводила у них с бабушкой в деревне. Дедушкины рассказы — одно из ярких детских воспоминаний. Он много говорил о своих зимовках, но я, к сожалению, мало что запомнила. С произведениями Конан Дойля, Жюля Верна, других писателей я впервые познакомилась в его адаптированном для моего дошкольного возраста пересказе. Одной из любимых дедушкиных книг был «Маленький принц», и я помню, как он рисовал мне барашка. А в моем подростковом возрасте мы с ним взахлеб зачитывались Крапивиным и фантастикой. Брали книги в библиотеке — каждый в своей — и давали читать друг другу.

Помню, на меня произвела впечатление повесть Галины Панизовской «Два Вальки Моторина», о том, как мальчик случайно поменялся местами со своим двойником в параллельном измерении. В этом мире все было почти так же, как и в его — почти такие же мама с папой, друзья. Хотя некоторые отличия были довольно существенны. Валька тосковал по своим «настоящим» друзьям и родителям, старался попасть обратно. Но когда это стало возможным, он понял, что привязался к новым друзьям в новом мире, к своим «другим» родителям. И что теперь, в каком бы из двух измерений он ни оказался, он будет тосковать по другому. И дедушка тогда сказал мне: с зимовками так же. 

В первый раз я читала «На краю света» запоем. Дедушку я узнала сразу же, при первом его упоминании: «Это наш сибиряк, актинометрист Лызлов». И дальше — Лызлов носит очки, виртуозно играет на балалайке и в шахматы… Дедушка и меня учил играть на балалайке (он еще играл на семиструнной гитаре). К тому же он был заядлым шахматистом, всю жизнь играл в шахматы не только с друзьями и знакомыми, но и по переписке. Письма и открытки с ходами ему присылали из всех уголков Советского Союза, иногда с красивыми марками. Марки он аккуратно отмачивал и отдавал мне.

В дневниках дедушки упоминается Безбородов. Он описывает, как Безбородов зачитывает свои рассказы и делает доклад о писательском ремесле для участников зимовки.

«Вон сидит Лызлов — неподвижный, точно вырезанный из дерева человек». Я не помню дедушку нелюдимым и молчаливым, каким может показаться герой «На краю света» Михаил Лызлов. Но может быть, в кругу близких он был другим или же изменился с возрастом. Во время тех событий ему было всего 24 года.

Некоторые страницы книг, как и дневника, читать тяжело. Современные читатели с трудом могут понять такое утилитарное отношение к живым существам — к медведям, собакам… Да и к людям там отношение зачастую не самое доброе. Шутки между друзьями достаточно жесткие, слабость не прощается, человек должен быть максимально функционален. Наверное, в то время иначе было никак. К тому же многие прошли жестокую школу гражданской войны.

Второй раз я читала книгу уже более вдумчиво и неторопливо, наслаждаясь прекрасным — образным, емким и изящным языком Безбородова. Сопоставляла дневник Николая Михайловича с текстом Безбородова. С одной стороны, совпадений очень много. С другой — в книге и дневнике по-разному расставлены акценты. Вот несколько примеров.

Страницы из дневника Н.Копылова. Фото О. Л. Копыловой

Поиски летчика Шорохова (настоящая фамилия — Кошелев)

У дедушки говорится: «Интересное отношение к гибели Кошелева. Кажется, особенно никто не печалится, но все готовы радостно предпринять все возможное и даже невозможное для нахождения его живым или мертвым. Начальник даже боится отпускать слишком отчаянного Мишу Чистова. На Сморжа подействовало очень сильно. С ним был припадок».

Безбородов же рассказывает, что после возвращения Кошелева Сморж от него не отходил, ухаживал и кормил. При этом нигде до этого не упоминает о какой-то особенной их дружбе. И если судить по этим двум источникам, то Сморж кажется мне очень человечным. Кстати, он единственный, кроме автора книги, кто выведен в тексте под своим именем.

Еще расхождения: в книге Кошелев после происшествия был отстранен от полетов, но по дневнику Николая Михайловича это не так. В июне он продолжал летать, причем не один, а с Мотненко (в книге — Руденко).

Страницы из дневника Н.Копылова. Фото О. Л. Копыловой

Про Степана Стремоухова (настоящая фамилия — Обольянинов)

У дедушки есть такая запись от 9 мая 1934 года:

«Вчера был обыск у Обольянинова. Никого не пускали в новый дом. Караулил Вениамин Степанович Плосконосов (в книге Редкозубов — прим. ред.). <…> Обольянинов арестован. Я первый часовой»

У Безбородова этот эпизод не описан.

Также сохранились дедушкины фотографии с зимовки, их я тоже сравнивала с событиями, описанными у Безбородова.

Разгрузка машины перед отправкой на ЗФИ.
Фотоархив О. Л. Копыловой

Есть фото, на котором дедушка разгружает мешки с грузовика, — видимо, сделанное в Архангельске перед отплытием. Хотя в книге они доставали мешки из трюма баржи, но, возможно, что-то таскали и с машины. На обороте карточки стоит личный штамп — «ФОТО ЧИСТОВА». Видимо, фотографию делал Михаил Чистов. Это косвенно подтверждается у Безбородова: «На берегу нас уже ждали с фотоаппаратом. Гриша Быстров (так Чистов назван в книге — прим. ред.) раскинул треногу и накрылся брезентовым плащом, как заправский фотограф». Видимо, Михаил Чистов увлекался фотографией — имел свой штамп и фотоаппарат на штативе.

Участники зимовки, общее фото, нояб. 1934.  Н. Копылов второй слева в третьем ряду. Второй во втором ряду слева — Сморж. Первый во втором ряду справа —  Сергей Безбородов. Фотоархив О. Л. Копыловой

Другая фотография — коллективная, от 7 ноября 1934 года. Какое-то застолье, видимо, празднование годовщины Октябрьской революции. По фотографиям из интернета я узнала Мотненко (Руденко), Копылова (Лызлов). А еще Сморжа — по тельняшке, которую несколько раз упоминает  Безбородов: «Сморж, коренастый длиннорукий парень в полосатой матросской тельняшке, бегает по коридору, распоряжается, кричит, чувствует себя уже совсем как дома».

Также удалось распознать Молочникова (Ромашникова), Плосконосова (Редкозубова), Бориса Синёва (Линёва), Соколова (Соболева).

В своих поисках информации о дедушкиной зимовке я связалась с родственниками некоторых других участников и тоже рекомендовала им книгу. То, что сейчас мы можем держать в руках воспоминания, пусть чужие, об одном из самых ярких периодов жизни наших родных, стоит дорогого.